О том, что Мэрилин Монро, женщина, чья слава в двадцатом веке знает мало соперниц, убита, заговорили едва ли не на другой день после ее кончины. Причин тому имелось немало: более чем близкая связь ее с президентской семьей, общеизвестная неприязнь шефа ФБР Эдгара Гувера к братьям Кеннеди и их возлюбленной, чрезмерно интимная дружба с Фрэнком Синатрой и его бандой, бешеный нрав бывшего мужа Мэрилин, бейсболиста Джо Ди Маджио, в свою очередь ненавидевшего Синатру и тоже имевшего порядочное количество головорезов на своей стороне, – все это способно было поставить под сомнение безопасность самого осторожного человека на Земле; а вот чем никогда не славилась Мэрилин Монро, так это осторожностью. Затем подоспели свидетельства посерьезнее простых слухов: крайне странно, если не откровенно халатно проведенное расследование, показания свидетелей – близких друзей Мэрилин, из которых следовало, что день, предшествующий гибели, актриса провела в хорошем расположении духа, в котором жизнь самоубийством не кончают, а также загадочное поведение неодушевленных предметов на месте происшествия, то появляющихся, то исчезающих на фотографиях. Дело Монро закрыли быстро, и поспешность эта тоже была подозрительной. Официально 5 августа 1962 года публике предъявили фотоснимок, обошедший все газеты, – обнаженная женщина лежит на кровати на животе, едва прикрытая простыней, с телефонной трубкой, свисающей из руки. На полицейской фотосъемке демонстрировался ночной столик, весь заставленный и заваленный пустыми пузырьками из-под таблеток; в непосредственной досягаемости от умершей – стакан с водой: все это явно указывало на самоубийство. Доктор Томас Ногучи, проводивший вскрытие, нашел в крови покойной присутствие двух снотворных препаратов, доза одного из которых – нембутала – была смертельной. В судебном отчёте доза уточнялась – 30-40 таблеток. Пристрастие Мэрилин к барбитуратам и выпивке было известно многим, равно как и ее неуравновешенный темперамент, однажды приведший ее в психиатрическую клинику (из которой ее вызволил Ди Маджио, просто пообещавший разломать все заведение на куски), а затем к психотерапевту – доктору Гринсону. Его-то первым и вызвонила домработница Мэрилин Юнис Мюррей, когда посреди ночи, заметив свет в комнате хозяйки и тянущийся туда телефонный шнур, она вышла на улицу, заглянула в окно Монро и увидела ее в описанной позе. Гринсон позвонил своему коллеге-терапевту доктору Энгельберту, а затем по его прибытии вызвал полицию. Тут-то и начинаются разночтения. В первую очередь казалось странным, что женщина, разговаривающая по телефону, одновременно принимает смертельную дозу медицинских препаратов; кроме того, и само объявленное количество таблеток нельзя было затолкать в рот в один-два приема. Весь дом Мэрилин был буквально нашпигован подслушивающими устройствами: доподлинно было известно, что их ставило ФБР; независимо от федералов их устанавливал печально известный в Голливуде частный детектив Фред Отэш, специалист по подобного рода делам, который не скрывал, что его нанял актер Питер Лоуфорд, входивший в состав близкого окружения Фрэнка Синатры, известного под названием "Крысиной своры". Таким образом, кажется почти невероятным, чтобы при полной прозрачности жилища актрисы никто ровным счетом ничего не знал о том, как она провела свои последние часы. Против версии самоубийства работали и показания свидетелей: в первую очередь Джо Ди Маджио, его племянницы Джун, с которой Мэрилин была дружна со времен своего замужества за ее дядей, а также друзей Ди Маджио. Все они в один голос утверждали, что 8 августа должна была состояться вторая свадьба Мэрилин и Ди Маджио – первый их девятимесячный брак пошел прахом, когда Ди Маджио взбеленила сцена, ныне являющаяся самым знаменитым кинообразом, – а именно та, где Мэрилин стоит на вентиляционной решетке со вздутым подолом платья. Ди Маджио, однако, не переставал любить Мэрилин никогда. Он пережил ее на 37 лет – и, по утверждению старого его друга, последними его словами были "Я снова увижусь с Мэрилин". Тогда же, после похорон Мэрилин, он произнес: "В этот день я надеялся поцеловать ее перед алтарем, а поцеловал в гробу". По уверениям Джун, а также ее матери, которая любила Мэрилин едва ли не больше собственной дочери, Монро была счастлива, что они с Джо снова будут жить вместе, а в таком состоянии, опять-таки, самоубийств не совершают. Но самой тяжелой миной под версией о самоубийстве были все же ночные звонки Мэрилин. А она, меж тем, немало звонила в ту ночь – по меньшей мере, троим людям: и если ее разговор с Робертом Кеннеди – вопрос спекулятивный, то беседа с Ли Ди Маджио, матерью Джун, – факт неоспоримый. Так вот, этот-то разговор, содержание которого, кажется, узнать не представляло труда, не известен никому – ибо Ли Ди Маджио отказалась передать его Джун и Джо с простой мотивировкой: "Я хочу, чтобы вы все были живы". Известно только, что Ли слышала, как и кто прервал их беседу с Мэрилин. Однако обо всем вышесказанном – и еще о сотне других вопросов – давно уже написаны книги: что же вновь сделало тему насильственной гибели Мэрилин Монро актуальной? На сей раз на сцену вышел человек, совсем незнакомый с живой актрисой – зато отлично представлявший, что с нею и ее домом делали после ее смерти. Бывший прокурор округа Лос-Анджелес, на момент гибели актрисы работавший главой бюро судебно-медицинской экс- пертизы при прокуратуре округа, 87-летний Джон Майнер в нынешнюю годовщину смерти актрисы прервал свое более чем сорокалетнее молчание. Причина, по которой он хранил свои тайны столь долго, уважительна – на деле он обещал не выдавать доверенных ему секретов никогда, однако, как бывший служитель правосудия, не смог долее терпеть "несправедливости", как выразился он, посмертно явленной по адресу Мэрилин Монро, которой он, к слову сказать, был не большой поклонник: на вопрос корреспондента PLAYBOY, сколько фильмов с участием Мэрилин он видел, он уверенно назвал только два и засомневался по поводу третьего. Так в чем же состоит тайна, так тщательно охранявшаяся им и тем, кто ему ее доверил, все эти годы? Что ж, здесь мы имеем дело со случаем поистине исключительным. Майнер был хорошо знаком с упоминавшимся уже психиатром Мэрилин, доктором Ральфом Гринсоном, к которому сама актриса выказывала исключительную привязанность и даже, по причине невозможности стать его любовницей, предлагала ему удочерить ее. Майнер утверждает, что вскоре после смерти Мэрилин Гринсон пригласил его к себе и дал ему прослушать диктофонные записи, которые его пациентка наговаривала в последние несколько месяцев своей жизни, адресуясь к доктору в качестве своего рода игры. К сожалению, дальнейшие его свидетельства легко поставить под сомнение: Гринсон прокрутил Майнеру пленки всего один раз, Майнер в процессе прослушивания не делал никаких пометок, а записал все по памяти спустя сутки. Сам он уверяет, что его транскрипции "практически дословны", потому что, дескать, когда он делал их, то голос Мэрилин отчетливо звучал в его голове. Верить этому или нет – всякий решает сам; однако если Майнер и в самом деле обладал феноменальной памятью и зафиксировал на бумаге то, что слышал, близко к оригиналу, то его записи – свидетельство уникальное: как известно, после Мэрилин не осталось никаких ее заметок личного характера. Есть даже показания все того же Ди Маджио, который утверждал, что однажды посоветовал Мэрилин делать ежедневные заметки; тетрадь с ними в прессе получила название "Красного дневника". Ди Маджио утверждал, что явился в день гибели своей бывшей жены в ее дом в поисках этой тетради, однако та исчезла. Майнер, впрочем, к истории с "Красным дневником" относится скептически, равно как и к большинству других свидетельств, что порядком отличает его от прочих добровольных фигурантов по делу о гибели актрисы. Его транскрипции проигранных ему пленок, однако, показывают лучше прочих свидетельств, что Мэрилин Монро все последние месяцы перед гибелью была в хорошем расположении духа – таким образом, все официальные утверждения о ее непреходящей депрессии, якобы приведшей к самоубийству, опровергаются ультимативным свидетельством. Однако Майнер вышел на свет не только с транскрипциями подо- зрительного происхождения: у него есть свидетельства и более достоверно выглядящего свойства. Все дело в том, что он, как глава бюро судмедэкспертизы, часто присутствовал при вскрытиях; был он и на вскрытии Мэрилин Монро. Из собственных наблюдений, а также ряда умозаключений Майнер делает несколько выводов: во-первых, он утверждает, что Мэрилин физически не могла покончить с собой тем способом, что указан в официаль- ных отчетах, во-вторых, он уверен, что актриса была убита, и даже предлагает весьма оригинальную гипотезу – каким образом; и, наконец, в-третьих, он положительно заверяет, что проведению следствия мешали на всех стадиях – в том числе на стадии медицинского освидетельствования. Аргументы Майнера таковы: проглотить 30-40 таблеток нембутала практически нереально, потому что их нужно принимать порциями и запивать водой, а процесс этот достаточно долог, чтобы предположительный самоубийца быстрее отключился, нежели довел бы дело до конца. На то у Майнера не только домыслы: он оперирует результатами вскрытия, а точнее – их отсутствием. Он заявляет, что из необходимых трех стадий вскрытия пройдено было только две: стадия лабораторного анализа не могла быть выполнена, потому что взятые для ее проведения образцы мистическим образом исчезли. "Как если бы кто-то спустил их в унитаз", – говорит Майнер. Таким образом, делавший вскрытие Ногучи мог давать заключение, имея только результаты исследования крови и печени Мэрилин: этого довольно, чтобы найти следы снотворного – и они были найдены в весьма высокой концентрации, – но совершенно недостаточно, чтобы утверждать, что снотворное было принято именно тем образом, который зафиксирован в протоколах. Для такого ут- верждения необходимо было исследование стенок желудка – но именно их-то пробы и были "спущены в унитаз", словно кто-то хорошо знал, что данный анализ покажет нежелательные результаты. Далее, Майнер отвергает теорию о том, что нембутал был растворен и введен самой Мэрилин с помощью инъекции – он уверяет, что лично вместе с Ногучи осматривал тело покойной, и оба не нашли на нем ни единого, самого микроскопического следа укола. Соответственно встает вопрос – каким же образом снотворное попало в организм жертвы? Ответ Майнера может показаться шокирующим на первый взгляд: оно было введено с помощью клизмы, говорит он, после того, как Мэрилин была усыплена другим снотворным, присутствие которого тоже было найдено в ее крови. Однако не следует забывать, что в то время весь мир был буквально помешан на лечебных, а также омолаживающих и даже доставляющих сексуальное наслаждение свойствах клизмы, и сама Мэрилин неоднократно признавалась в своей любви к этому устройству. Разумеется, к смерти ее непосредственного отношения сей факт не имеет, однако ход мысли убийцам он вполне мог подсказать. Майнер говорит, что на введение достаточного количества лекарства таким способом потребовалось бы около часа – а следовательно, вся картина места происшествия, явленная репортерам, есть не что иное, как фальсификация. И его слова подтверждают другие люди, все как один показывавшие, что не видели предметов, которые фигурировали в полицейских отчетах в качестве доказательств версии самоубийства. Майнеру можно верить, а можно не верить: история с перенесенными на бумагу "по памяти" аудиозаписями выглядит весьма сомнительной. Однако другие его выкладки заслуживают внимания, особенно если их сложить с многочисленными словами прочих так или иначе вовлеченных в эту темную историю людей. Для чего Майнеру искать правду сейчас? "Потому что ее еще можно найти", – уверен Майнер. Если эксгумировать останки Мэрилин сейчас и исследовать их с помощью газовой хроматографии, можно будет обнаружить, была ли подвергнута действию барбитуратов толстая кишка; и если выяснится, что это действительно так, то на один вопрос можно будет ответить с уверенностью – Мэрилин действительно была убита. "Это, разумеется, не даст нам ответа на вопрос, кто ее убил, – говорит Майнер. – Скорее всего, нам этого никогда и не узнать. Однако, по моему мнению, Мэрилин было отказано в праве, которым обладает всякий человек, живой или мертвый, – в праве на правосудие. И наш долг, каким вижу его я, – свершить его. Пусть люди больше не задают вопросов. Пусть люди знают: для нее было сделано то же, что будет сделано для каждого. Мне кажется, она это заслужила".
Текст Lisa Depaulo перевод Юлия Любимова Playboy
|