Я с вашей аурой на "Вы",
Смотрю на Вас и Вам внимаю,
Я чувств ещё не понимаю,
Но знаю точно - Вы правы.

В. Митрофаненко

      На экране Времени из небесной дымки постепенно проступает женское лицо.
      Открытое всем ветрам, окутанное облаком-нимбом золотистых волос, с полураскрывшимися губами, спокойными, умиротворёнными глазами, возможно, чуть любопытствующими.
      Слегка вздёрнутый нос, плосковатый подбородок, излишне вогнутая профильная линия, неожиданно проскальзываюшая растерянность, даже смущение.

     Брызжущие, пышущие, бурлящие радостью глаза, ренуаровская пухлость щёк, детское удовольствие от жизни, переживание триумфа. Но секунда - и лицо удлиняется, глаза превращаются в щелки, рот, напротив, резко расширяется, улыбка становится резиновой, стоматологичной.
      Это не блоковская Незнакомка в шелках и туманах. Эта женщина - из плоти, даже чересчур из плоти, так что иногда кажется, будто, кроме плоти, у неё ничего и нет. В её пылающей кровью и чувственностью красоте различим тот волнующий и острый привкус пошлости, что придаёт ей особый шик, откровенную и колдовскую притяга- тельность...

      Причудлива манера говорить. Речь текла, словно истончаясь, затухая и затихая в воздухе. Слова изглаживались звучанием, выдыхание сдувало с губ их смысл. Исчезающая мелодия голоса, тонкого, кажущегося прозрачным, ломким, старинно-фарфоровым, заставляла не только вслушиваться в её модуляции, но иногда и гадать над смыслом.
      Она была летней. Летом родилась, летом умерла. В мифах Древней Греции у неё были бы все шансы воплотиться в нимфу, деву Лета. Что бы с ней ни происходило, выглядела она неизменно довольной, расцветшей, этаким распустившимся пышным цветком. Любое иное настроение воспринималось окружающими не всерьёз, как роль, экранная или жизненная...